|
|
Людмила Лысанчук Июль-август 1941 года. Немцы бомбят Москву. Ненавистные слова из чёрной картонной тарелки: «Граждане! Воздушная тревога!», а потом сирена. Все соседи бегут через двор, где стоят старинные храмы Высоко-Петровского монастыря (мы жили на Петровке 28). Бежим и мы мимо могилы матери Петра Первого, Натальи Кирилловны Нарышкиной, и, подгоняемые дежурными, спускаемся по старой каменной лестнице в монастырское подземелье. Мне нет ещё и семи. Потом почему-то стали бегать всё реже…. Привыкли? Однажды вечером где–то близко раздался сильный взрыв, и соседи сказали: «Бомба попала в Центральный Телеграф!» И я побежала, не зная точно дороги, побежала плача, задыхаясь от горьких слёз – ведь на Телеграфе в ночную смену работала моя мама! Сейчас стыдно вспоминать, но как я обрадовалась: бомба попала не в Телеграф, а в соседнее здание – театр им. Ермоловой. Мама жива, но мне всё равно страшно. И как найти в темноте дорогу домой? В сентябре 1941 года работниц Телеграфа, у которых есть дети, отправляют в эвакуацию. Сначала – теплушки, потом – на маленьком пароходике. На Волге попали под бомбёжки. Под дождём причаливаем к пристани. Небольшую группку женщин с детьми отвели в клуб. Все промокли. Сидим, ждём, когда за нами придут люди и отведут куда-нибудь, где тепло, где можно спать. Время идёт, но никого нет. Стульев и скамеек мало, многие сидят на полу, кто-то спит, кто-то плачет. Наконец, приходят чувашские женщины в цветных платках, сердитые, крикливые, нас брать не хотят. Их не выпускают из клуба, и они тоже сидят на полу, молчат. Вдруг на клубной сцене появились какие–то люди в пёстрых костюмах, появилась нарисованная печка, стол, стулья. Началась пьеса на чувашском языке. На сцене кто-то ссорился, кого–то убивали, кто-то размахивал платком, страдал. И тут чувашские женщины, все, как одна, заплакали в голос, вскочили с пола и стали выхватывать из толпы москвичек с их детьми и пожитками. И снова под дождём, в кромешной тьме повели нас по своим домам. Зима прошла трудно, голодно. А летом на всех полях выращивали табак, сушили его под крышами на ветру и отправляли на фронт. Работали все – большие и маленькие, русские и чувашки. Мужиков не было видно… Наступила зима 1942 года. Папа, вместе с оставшимися работниками Телеграфа эвакуирован в Новосибирск, и вызвал нас – маму, меня и старшую сестру – к себе. Мы на крохотной станции пытаемся сесть в поезд. Метель, страшная стужа, одинокая фигура дежурного с флажком. Остановился поезд с фронтовыми лётчиками, которые едут в Сибирь за новыми самолётами. Нас опять не берут – не положено! Мама бегает от вагона к вагону, пытаясь запихнуть в тамбур немногие наши сумки. Вот она уже в тамбуре, вот прыгнула на ступеньку 15-летняя сестричка, поезд дрогнул и тихо пошёл. Я посмотрела вокруг – нет даже дежурного. Среди тьмы и снегов стоит одинокий ребёнок и даже не плачет…. Только слышится отчаянный мамин крик! Чья-то сильная рука из поезда схватила меня за воротник зимнего пальто и втянула в вагон. (Позже это пальто украли в комнате матери и ребёнка в Омске). Новосибирск встретил нас лютым морозом. В домах на ночь закрывали окна изнутри толстыми ставнями от воров, бандитов и мороза. Мама работала на телеграфе, папа ушёл на фронт танкистом (стрелок – радист), а мы с хозяйской дочкой по очереди ходили в 1-ый класс. Однажды, на обратном пути я слизнула пушистый иней с щеколды калитки и осталась стоять с примёрзшим языком. Стояла долго, пока не поняла, что надо отрывать язык, а то будет хуже. Весной 1943 года мы вернулись в Москву. Наша комната на Петровке была занята каким–то генералом – снабженцем. Моя простодушная мама, не долго думая, написала письмо тов. Сталину. Все очень удивились, как быстро этот генерал убыл на фронт, освободив нашу комнату. И, наконец, 9 мая 1045 года. Победа! С раннего утра мимо нашего дома шли люди на Красную Площадь. К полудню стали звонить в дверь: «Дайте попить – такая жара!» Дверь почти не закрывалась, все просили пить. Я взяла корзинку с чашками, кружками, стаканами, 2 чайника с водой и стала у подъезда. Все пили, я уходила домой за водой, выстроилась очередь. И вдруг кто-то спросил меня: «А папка твой, где?» «На войне» – ответила я, и тут же в корзинку полетели деньги. «Стойте! Что вы делаете? Я же пионерка! Я просто помогаю!» «Вот и молодец, дочка» – сказал усатый военный и тоже положил денежку. Никто не знал – и я тоже, что мой папа умирал в госпитале, а мама ждала сына, которого мой папа так и не увидел… |
© Angel. |
|
