|
|
Партизан. Как оказалось, мой прапрадед по линии отца Кузьма вовсе не Кузьма, а Казимир. То, что мой дед по линии матери на самом деле не Степан, а Стефан я знал с детства. Вот они отголоски истории, результат влияния Великого польско-литовского княжества на Смоленские земли... Вспоминаю, что дед Степан приезжал в гости не часто. От силы, раз в год. Низенький, худощавый, одетый по полувоенной моде сталинских времен: китель, галифе, сапоги… От пары рюмок он быстро хмелел, начинал вспоминать свою первую жену Анну, урожденную Колобову и жалеть мою мать, осиротевшую в три года. Это мне было совершенно не интересно. Меня интересовали другие вопросы. - Дедушка, а ты воевал? - Нет, меня в армию по болезни не взяли. А что ты в войну делал? - Когда пришли немцы, я ушел к партизанам. - А ты много немцев убил? Мне хотелось, чтобы дед убил 10, нет 100, а еще лучше 1000 врагов. - Не знаю. Стрелять стрелял, а кто попал, кто промахнулся, в бою, когда все вокруг стреляют, неизвестно. - А часто в бой ходил? - Редко, я ведь у партизан ездовым был. Воевали больше парни молодые да шустрые. Пока они за деревней от карателей отстреливаются, мое дело партизанских баб да детишек от беды увезти, чтобы не постреляли или в сараях не пожгли. Посажу в сани, а там забота от пуль уйти, лошадь нахлестывать да сани не перевернуть. - А города партизаны завоевывали? - Нет. В деревнях немцев били, на села и на станции рейды были. Я привезу и по приказу жду, как там обернется. Если не задастся бой, поранят многих - нужно их быстро в лес увезти. К доктору. А то и все убегаем, если немец окружает или одолевает. - А ты эшелоны под откос пускал? - Не подрывал, на это специальные, обученные минеры были. Довезу их поближе к железке и смотрю за лошадью. Чтобы не заржала. Ночью ржание далеко слышно. Ребят можно подвести. - Вы всех немцев в лесу победили? - Нет. Понагнали они к нашим лесам полицаев, карателей. Все дороги перекрыли. Есть нечего. Патроны кончились. Бинтов нет. Сверху их самолеты бомбят, из-за леса снаряды летят. Автоматчики окружают. Мало кто из отряда уцелел. Только те, кто в болоте не потонул и до дома дошел. Кого деревенские жители не выдали. А выдавали часто. Кто из боязни, кто по ненависти, а кто из желания перед немцем выслужиться. Много людской гнили война выявила... - А дальше что? - Когда наши погнали немца от Ржева да от Вязьмы, немец деревни в округе все пожег. Народ собрали и зимой по морозу пешком, за пятьсот километров в Белоруссию, как скот повели. Ночевали часто на ветру да на снегу. Многих больных, старых да малых немцы постреляли. Тех, которые идти быстро не могли. У немца порядок строгий. Каждый переход, каждая ночевка до минуты расписана. А что вы в Белоруссии делали? - Мамка твоя - маломерок, батрачила, а меня в город, в строительную артель определили. - А что ты немцам строил? - начинал я задавать провокационные вопросы. - Ничего я врагам не строил. По заданию подполья, иногда гвозди в бревна вбивал, чтобы пилы на спичечной фабрике ломались, а больше по городу с ящиком ходил, стекла вставлял, на хлеб зарабатывал. Голодно было. - А тебе немцы платили? - Нет, платили люди, которым стекла ставил. А иногда подпольщики помогали. Наши смоляне с местными сговорились, а меня связным сделали. Я ведь свободно по городу ходить мог, пропуск имел. Заходил, куда посылали, то записку передам, то десяток патронов, а больше на словах. - А много в городе подпольщиков было? - Кто его знает. Конспирация и военная тайна. Ее не положено знать. Опасно очень. - А почему опасно? - Немцы не дураки, им в городе партизаны не нужны. Следили. Арестовывали, пытали и вешали на площади. Если не стерпит человек пыток, может товарищей выдать, погубить. Больше знает - больше выдаст. Меня тоже арестовали. Захожу в дом, а там немцы по углам, а хозяин побитый на полу лежит. А как тебя отпустили? - Если бы отпустили. Привезли в комендатуру. Прикинулся дурачком, мол, я не местный, знать ничего не знаю, не до коммунистов мне, троих сироток прокормить надо. Не поверили. Избили всего и в барак. У них специальный барак был, для нас смертников, которых к стенке или на виселицу. - И тебя не расстреляли? - Наполовину. Это как? - Терять нечего было. Среди ночи побежали мы к забору. Прожектора светят. Пулеметы с вышек стреляют. И вдруг голос деда перестал дрожать, наполнился твердостью, благодарностью и восторгом: - Пристроился я за одним здоровым парнем. - Как он бежал?! - Летит! - Через убитых прыгает! - На колючую проволоку грудью кинулся! - Перевалился! - Ну и я следом. - А в темноте я его потерял, как ранили меня. Сколько бежал, кровью харкая, не помню. Только упал, в какую-то канаву, заполз под мостик, грудь завязал. Лежал в грязи, днем не стал выходить, нельзя. Там и легкие на всю жизнь застудил. Следующей ночью выполз и к знакомым. Спасибо добрым людям, берегли и выхаживали до прихода наших. Дальше мне стало совершенно не интересно. И я ушел на улицу играть с приятелями в войну. Мы были храбрее! Мы, не сгибаясь, шли в атаку, побеждали врагов и геройски умирали за Родину по десять раз в день! Что слушать деда? Дед не совершил никаких подвигов. И партизан он был не геройский. Плохой партизан!!! Давно не стало деда. С того разговора прошло почти сорок лет. Теперь я понимаю, что это я был плохим внуком. Или просто по детски глупым... Партизаны и подпольщики, когда могли, оберегали деда от случайной пули, потому, что не хотели полностью осиротить сразу троих ребятишек, но, более трех долгих военных лет, ежедневно и еженощно, доверяли ему самое дорогое, что есть у человека - свои жизни и жизни своих семей. После войны деда вызывали в район для получения правительственной награды за его посильный вклад в Великую победу. Он не поехал, потому, что наградные документы были выписаны на имя Степана, как его звали в деревне, в отряде и в белорусском подполье, а дед по паспорту был Стефан. |
© Angel. |
|
